Катастрофа - Люди и судьбы (Рассказы)

[Mr.Alex]

Учите слово Припять.



Я его не видел никогда и, скорее всего, никогда не увижу.
И от этого становится еще более странным то, что фантомная и от времени притупленная боль города может так крепко держать.
В далеком 86- м я, как и тысячи парней, готовился к службе в советской армии, а точнее, возможности ее избежать. Военкоматы массово отправляли в Афган, мне повезло.… Не потому ли и без того скупые новости о взрыве на Чернобыльской АЭС остались многими не услышаны. Родители тех лет следили только за событиями на далекой афганской земле, куда в любую минуту без предупреждения могли отправить их сыновей. Тайное становилось явным: гробы, искалеченные тела и души возвращались на родину. Не потому ли, что траурные материнские платки, “правдивая” информация ТАСС и почти полное молчание выживших ликвидаторов первой волны, которым, скорее всего, запрещали открывать рот, сделали свое дело. Масштабы трагедии скрыла пелена, сотканная из горя солдатских матерей и полуправды о Чернобыле, выливающаяся в то время из динамиков советского производства. Я помню, как мой друг пытался узнать хоть немного о том, что на самом деле происходило на Украине. Все его попытки пробиться ночью на западные и европейские радиостанции были тщетны, каналы добросовестно глушились КГБ.
… однажды, двадцать лет спустя, купил компьютерную игру S.T.A.L.K.E.R., а по окончании загрузки, после первых минут запуска геймеровского шедевра как-то резко и больно стегануло внутри. Что это? Неужели память? Значит ничего не забылось, значит, все это было на самом деле?! И взрыв, и экстренная, толком не продуманная эвакуация! И бездарная оценка положения дел, в результате которой погибли и пострадали тысячи людей, увозимые от родных в неизвестность дети! Безумное и циничное до непонимания решение об оперировании беременных женщин в акушерских отделениях! Все это было! Непомерное для разума количество горя, страданий и слез! Но вместе с запомнившимися чиновниками, бежавшими (отдать должное, бежали не все) в первых рядах, спасая свое добро и жизнь только своих близких, запомнилось и другое…
Поистине нечеловеческое мужество военных и гражданских людей, по приказу и без него гасящих проклятый реактор, спасавших мирных жителей и как всегда про…..ую партработниками ситуацию. Я даже не сомневаюсь в том, что если бы не было приказа, все равно огромное количество добровольцев, не за деньги, а за совесть не оставили бы в беде свой народ. Хоть и цена помощи была страшная - жизнь!
Один мой добрый знакомый военный инженер был в числе спасателей два раза, из них второй - по личному заявлению. Кто- то подумает – деньги? Ложь!!! Он военный специалист- химик и вы думаете, он не знал, на что идет? Знал, и даже получил государственную награду, нет, не очередную звезду на погонах или медаль, а увольнение в запас и инвалидское удостоверение ликвидатора аварии. Все! Облученный страшной дозой радиации, потерявший зрение человек ни разу не пожалел о том, что помогал людям! О городе Припять я первый раз услышал от него.
Я его не видел никогда и, скорее всего, никогда не увижу.
Но теперь ясно и четко осознаю, почему именно этот маленький городок, униженный мародерами стал горьким памятником и грозным напоминанием для всего мира.
Ни 4-й энергоблок или Чернобыль, ни засыпанные грунтом деревни, а именно он!
Он сердешный, до сих пор хранит в себе тепло апреля, детский смех и счастье своих жителей и пустыми проемами окон грустно смотрит, как по недомыслию юнцы разрисовывают его душу граффити. Как по полуразрушенным лестницам – нервам осторожно пробираются фоторепортеры, ищущие удачный ракурс… Припять простила всех, давайте и мы простим ее за то, что она больше не в состоянии сопротивляться человеку и могуществу природы, слишком не равны силы. Как - то проснувшись среди ночи, я вдруг отчетливо понял, что эта маленькая, совсем юная шестнадцатилетняя девочка никогда не умрет. Она как мама, как заботливый воспитатель, как оберег хочет навечно оградить нас всех от ошибок и глупостей. И просит только об одном: “Выучите мое имя!” Сравнивая архивные и сегодняшние фотографии города на сайте http://pripyat.com/ru/ удивляешься парадоксальной вещи. Припять не изменилась, оставаясь все тем же весенним солнечным городом, что и прежде, только существующая теперь по своим, только ей одной известным законам. Судя по рассказам очевидцев, она, родимая, рушится, некогда красивые улицы зарастают мхом, начали обваливаться (погибать) дома, вплотную подступил лес, город постепенно становится частью природы. Но это не смерть, просто Припять переходит из одного периода своей жизни в другой, который ведет к бессмертию. Она навсегда останется девочкой- подростком, и я хочу, что бы в ее голубых от неба глазах- окнах больше никогда не отражался ужас. И потом так же, как и теперь, к ней в гости будут приезжать родные и близкие ей люди, а она, как и много лет назад будет радоваться и встречать нас. А после молча смотреть нам в след и бесконечно ждать…
Мой военный знакомый, о котором я упоминал, не имеет компьютера и соответственно интернета. Вечером, когда я ему читал статьи с сайта Припяти, из слепых глаз офицера текли слезы. Он все помнил...
Я его не видел никогда и, скорее всего, никогда не увижу.


House Studio & Сергей Хитров 14 марта 2009 г
Полный текст публикации: http://house-studio.ucoz.ru/publ/1-1-0-3

[Mr.Alex]

-Снимайте белье с балконов, сейчас дождь пойдет, слышали, что по радио сказали какой он? И детей надо домой загнать! Соседка была не на шутку взволнована. При всей своей массе ей как-то удавалось бегать вверх-вниз по подъездной лестнице и, усиленно жестикулируя, рассказывать страшные истории о том, что произошло что-то необычное и ужасное. Что-то совсем не вяжущееся с ясным майским днем. И в самом деле, вскоре улицы опустели, с веревок, натянутых между липами и на балконах исчезло белье, а на Симферопольской трассе уже начали останавливать машины на подъезде к Москве и мыть водой из шланга колеса. Но дождь так и не пошел. Программа «Время», музыкальная заставка Свиридова, новости… вопрос восьмилетнего ребенка: «а разве может быть радиация без атомной бомбы?». Хотя, если реактор атомный, то, стало быть и взрыв был атомный. Подольская свалка, гектары мусора и дорожный знак на подъезде к ней – желтый треугольник с черным кругом посередине и тремя черными треугольниками, повернутыми углами к центру. Это все, что я помню из того времени. И еще несколько лет люди списывали все проблемы на аварию – от плохого урожая картошки до головной боли.

Где-то в 85-м году рядом со школой №4, единственной в северной части г. Домодедово в огромном овраге построили новую котельную, обычную, не очень большую газовую котельную, которая, тем не менее, смотрелась очень стильно и современно за счет оригинальной трубы. Труба эта была вовсе не обычной кирпичной кладкой, какие стоят на всех остальных котельных, она была в меру высокая, судя по всему, металлическая и как бы поделена на сектора выступающими кольцами, которые снаружи были стянуты между собой железной арматурой. Снизу диаметр колец и опоясывающей их арматуры увеличивался, что придавало этой трубе некое изящество и ощущение жесткости. После страшных новостей эту котельную люди стали обходить стороной, эта труба, так непохожая на остальные, была так сильно похожая на ту, которая стала символом величайшей катастрофы за всю историю человечества после Всемирного потопа. Все замерли в ожидании, что здесь тоже случится что-то ужасное и непоправимое. Но так ничего и не случилось.

Перед тем, как поехать в Припять в первый раз я прочел около сотни разных статей, просмотрел около тысячи фотографий и с десяток фильмов, но так и не понял, что там случилось. И если сначала главный мой вопрос был «почему», то постепенно он превратился в «как же так…». Тысячи раз проигрывая в уме сцены ночи и утра 26 апреля я буквально заболел этим промежутком времени между самым началом трагедии и тем моментом, когда пожар утих. Война с невидимым врагом без объявления, в которой не может быть победивших. Диссонирующие аккорды темных облаков пыли, медленно распускающей свои тени, холодный невидимый свет, от которого нет темных очков и выбор, которого не было дано никому. Интересно, а какие ассоциации вызывало слово «Чернобыль» до аварии? Как можно сейчас представить себе это слово без мыслей о чем-то ужасном?

Памятник пожарным, «Тем, кто спас мир». А если бы они знали, какой ценой они будут его спасать, то все равно пошли бы? Сколько раз задавался этот вопрос? Я думаю, что все равно бы пошли. Они бы не поверили. Ведь разве можно поверить, что так бывает? Что помимо огня есть еще огонь другой, холодный, но обжигающий гораздо сильнее. А если бы и поверили, то все равно бы пошли. Я не стал фотографироваться рядом с этим памятником…

Dies irae, dies illa, calamitatis et miseriae, dies magna et amara valde...

Когда я впервые увидел четвертый энергоблок вдалеке, моя первая мысль была «он огромный!» Да, действительно, на фотографиях он не выглядит таким большим. Вырисовываясь сквозь туман и дождь, он казался исполинским кораблем, пришедшим в благословенный край из глубин Инферно и бросившим там якорь на многие тысячелетия. Вблизи он не выглядел менее грозным, наоборот, он казался железным великаном, почивающим под звон радиометров на некогда плодородной земле. Пока стоишь перед ним, он занимает все сознание, не остается ни страха, ни даже любопытства, только некое подобие благоговейного трепета, который испытываешь, глядя на надгробия тысячелетней давности.

Мост с отметкой «западного следа», КПП и мы въезжаем в солнечный, светлый и чистый город. С самых первых минут он начинает улыбаться всеми своими окнами, радуясь, как сытая дворняжка редкому прохожему. Совсем не это я ожидал почувствовать, но нет – город очень гостеприимный. Ведь ему скучно без людей… Пара шагов на соседнюю улицу... Это сон. Ты стоишь посреди улицы большого города и все это происходит в полной тишине, как в звукоизолированной комнате. Глухие заросли царицы природы, сожравшей асфальт дворов корнями деревьев поглощают все звуки, не издавая никаких своих - большинство животных и насекомых живут только рядом с человеком. На тебя смотрят довольно хорошие дома - 9-ти-16-ти этажки и вот-вот должно произойти какое-то движение, краем глаза ты должен заметить как что-то где-то шевельнулось в окне, это как когда идешь по выключенному эскалатору в метро и, дойдя до конца, невольно выставляешь ногу, чтобы снизить скорость и встать на пол, и понимаешь, что это был рефлекс. Но тут... Тут ничего не происходит. Во всех этих домах никого нет. Никто из жильцов не выйдет на улицу, никто не закроет со скрипом окно, там просто нет людей, ты один на улице, ты один во дворе, ты и город. Это не сон, это город, где жили счастливые люди. Городу сейчас 16 лет, и через еще пятьдесят лет, когда он превратится в руины, ему все равно будет 16 лет. Ведь город, так же, как и многие животные, не живет там, где нет людей... Очень сложно поверить в реальность. Это все – декорации, просто кем-то искусно сделанные макеты домов из фанеры, ведь не может же быть иначе! Все наоборот, глаза – верят, а разум отказывается. Магазины, площади, квартиры, квартиры… Время плавно замедляется. Парк, колесо обозрения. Интересно, в какую сторону оно должно было крутиться после 1-го мая 86-го? Наверное, по часовой стрелке со стороны кассы. А может быть еще можно раскрутить его и это хоть как-то наполнит город жизнью, ведь ее там нет! Зато есть надежда, но она нужна только тем, в ком еще жива вера.

Если смотреть с крыши 16-ти этажного дома, то панорама разделяется на две стороны – слева от станции и справа от нее, как бы на символичное «до» и «после». Где-то вдалеке виднеются антенны исполинской фазированной решетки объекта Чернобыль-2 «дятел». Какие эксперименты могли там ставить? А что, если слухи про модуляцию мозговыми волнами не только вымысел?

Позже, перелистывая фотографии с видами заросших дворов в голове была только одна мысль: «неужели это и есть то будущее, которое мы оставим после себя. Везде. И, наверное, уже скоро.» Так вот как оно выглядит... По крайней мере один из его вариантов. Словно измусоленный сюжет для фантастического фильма, где человечество внезапно исчезло. Я решил, что обязательно сюда еще вернусь – зимой, когда все будет по-другому чтобы увидеть город в снегу и чтобы снова почувствовать это гостеприимство…



*

Наступила зима, на удивление, почти вовремя выпал снег и стало сравнительно холодно. Когда что-то делаешь во второй раз, всегда ощущения дополняются больше наблюдениями, чем эмоциями. И уже нет того ощущения отрешенности ни в начале, ни в конце. Среди всех прочитанных мной статей не было только одной – книги А.С. Дятлова, я ее скачал на КПК и начал читать в поезде. Поразительно, но как все в сознании начало меняться! Все аккуратно прилизанные, приведенные к одному размеру и уложенные предыдущими статьями в ровные ряды мысли вдруг рассыпались мозаикой, которая быстро сложилась в картину. Оставлю причины на суд других, но справедливость должна быть, просто обязана, ведь правда-то в самом деле всегда одна. Просто она сильно зависит от того, под каким углом на нее смотришь.

Снег, пороша, сугробы. Бесконечная вереница столбиков с колючей проволокой и белыми табличками с желтыми треугольниками. Плодородные поля – пастбища диких животных, хозяев своего дома. Маршрутка с вопиющей табличкой – «Киев-Чернобыль».

Молодой лес на месте уснувшего и лишь несколько черных деревьев, словно памятники возвышаются над белым полем.

Памятник Прометею, принесшему огонь людям, можно ли связать этот памятник, то, что он символизирует с тем местом, где он стоит? Но нет и намека на то, что случилось в этом месте. Только таблички со столь уже знакомыми фамилиями – Шашенок, Ходемчук, Топтунов... И вот он, саркофаг. Под темным пасмурным небом, припорошенный снегом стоит гигантский опечатанный ящик Пандоры. Такой же холодный, как и адский огонь, сокрытый внутри. Но он не дремлет, как все вокруг него и как показалось в первый раз, он скован непосильными сейчас для него цепями, но зверь никогда не уймется. Будучи впряженным, он однажды вырвался на свободу и, почуяв ее вкус, больше никогда не успокоится. Но сейчас слышны только короткие отголоски его рева, пробивающиеся сквозь звуки дозиметров. Мост через железную дорогу, станция Янов и КПП в Припяти.

Первым моим впечатлением было то, что в городе ничего не изменилось! Он приоделся в белые одеяния и так же приветливо встречал, так же радостно ластился, и даже снег и голые деревья нисколько не меняли картину. Все осталось на своих местах, ДК, гостиница, желтая телефонная будка, все знакомо как будто я всегда это знал. Город, словно человек, переживший большую беду в своей жизни, теперь смирился с этим и уверенно держится за мысль «ну что ж, надо жить дальше». Все те же улицы, те же внимательные дома. А живут ли где-нибудь еще столь же счастливые люди, что жили здесь? Едва ли. Я не встречал таких городов. И если тут осталось только ощущение, то это уже очень много, ведь счастье-то оно и есть всего лишь ощущение. И едва ли второй раз я поехал за тем, чтобы увидеть что-то новое, нет, наоборот, как и ожидал, я увидел гораздо меньше, чем во время первой поездки. Скорее всего я просто хотел снова почувствовать себя счастливым. Пусть это кажется парадоксом, но те, кто хоть раз побывал тут, наверняка не станут отрицать такой возможности. Вскоре стемнело и город стал плавно обесцвечиваться. Но не зажглись огни в окнах домов и по периметру колеса обозрения. Не засверкала вывеска «Энергетик» и не заискрился снег в фонарях на улицах. Но это так мало что-то изменило... Ведь здесь все происходит по-другому, по своим законам, а точнее – по самым вежливым вечным законам природы. Пора собираться в обратный путь. И снова мост. Наверное, из всех мостов в мире именно этот мост прозвали самым страшным именем. 200…300…1000 микрорентген – «ух ты, вот это я понимаю, ну наконец-то что-то, давайте постоим тут хоть немножко, а то как-то даже и…» Это мои слова, сказанные в теплом, уютном автобусе. А что еще можно было сказать? Память снова выдергивает строчки из прочитанных когда-то рассказов: «...Уходя - не грусти», «...Зона не отпускает». Да. Не опускает. Я обязательно вернусь сюда еще раз, весной. Хочется так думать.

Как выглядело бы это место, если бы... Наверное, это самый бесполезный вопрос. Так или иначе, но всегда случается только то, что должно произойти. И все-таки, время не разделилось на «до» и «после». Оно вообще не может разделяться. Ведь не мы его контролируем.


Автор: Katsuk
Полный текст публикации: http://forum.pripyat.com/showpost.ph...&postcount=231

[Mr.Alex]

Полтора года назад я заинтересовался городом Припять, ЧАЭС, и всем, что с этим связано. Сначала все это выражалось в просмотре фотографий, чтения исторических статей, но не более.… Все бы так и оставалось, не приди однажды мне в голову, как на тот момент мне показалось, совершенно утопическая идея: а можно ли там побывать самому?

После недолгих раздумий, я вбил на Google в поисковик «экскурсии в Зону», и через несколько мгновений попал на pripyat.com

Дождавшись первой подходящей возможности, тут же подал заявку, но не тут-то было: в самый последний момент нам категорично и доходчего дали понять в деканате, что в связи внеплановой аттестацией никаких поездок нам не светит.. было очень обидно… НО, ничего не поделаешь, дождавшись приема заявок на ноябрь, тут же подал оную,.

Первое, что меня поразило, это то, с какой скоростью набралась наша группа! Через пару дней не было ни одного свободного места!

Дальше мне предстояли три тяжелых недели ожидания: заявка подана, счет оплачен, билеты куплены. А ведь еще столько времени до поездки!!! Я так ее жду!



Но время, хоть и медленно, но идет, и вот я уже в поезде, киевский вокзал, 15 минут около него, договорились о квартире, идем спать – завтра тяжелый день!



Итак, вступление позади, начинается самое интересное!!! В самом начале поездки мне, слегка опаздывающему, чуток потрепал нервы уходящий прямо из под носа желтый автобус, марки которого я так и не разглядел. Какого же было облегчение, повернувшись, увидеть на лобовом стекле другого, белого автобуса, заветную табличку PRIPYAT.COM.



Итак, вот оно! Дождавшись опаздывающих, мы отъехали. Несмотря на жуткий снегопад и недосып, настроение хорошее, готов к труду и обороне! Сразу хочется сказать, что цвет – это единственное, в чем автобус не походил на его описание на форуме: действительно, очень комфортабельная, теплая машина, с DVD и кондиционером. По дороге показывали довольно занимательное видео, периодически народ отвлекался на вылетевшие в кювет автомобили. Как правило, они вызывали бурю эмоций. Увидев первый, Александр Сирота даже предложил остановиться и помочь выдернуть машину, но, как выяснилось, кран был уже в пути…

Дорога. Да… это, пожалуй, единственное, что могло хоть немного омрачить впечатления о поездке. Она была вся засыпана снегом, если бы не высокая посадка нашего автобуса, кто знает, до куда бы мы доехали, и как скоро бы разделили судьбу бедолаг, оказавшихся в этот день в кювете.



Время шло, и вот, наконец, впереди показалась долгожданная табличка «КПП ДИТЯТКИ».

Ну, понеслась! Быстрая проверка документов, и мы въезжаем в 30-километровую Зону Отчуждения. Если честно, то атмосфера Зоны начала чувствоваться раньше КПП: стало меньше машин, меньше знаков…

Вот первое брошенное село, все схватились за фотоаппараты. Далее небольшая лекция в Чернобыле, и мы едем к АЭС. По дороге проезжаем 5 и 6 энергоблоки, хранилище отработанного топлива. Господи, сколько же раз я видел их на фото!!! Неужели это наяву?



Вот на горизонте появляется этот зловещий силуэт, остатки 4-ого энергоблока, закрытые «Саркофагом». Народ в автобусе невольно замолкает, прекращаются все разговоры, люди секунд 30 сидят и просто смотрят... Мы подъезжаем. В салоне один за другим начинают бить тревогу дозиметры: еще немного и вот, смотровая площадка 4ого блока. Первая пришедшая в голову мысль была: «Господи! Какой же он огромный!!!» Он, действительно, гораздо больше, чем казался на фотографиях… Такое величественное, грозное сооружение. Мурашки бегут по телу, когда представляешь, что под ним.
Это как гроб самой Смерти, невероятными усилиями удерживающий ее внутри.



Посередине площадки - памятник: две человеческие руки, держащие в ладошках «Саркофаг». Это вечное напоминание живым о том, что эта махина была построена человеческими руками, но нечеловеческими жертвами и нечеловеческими страданиями сотен и сотен людей. Грустно.



Все фотографируются, настроение, в общем, приподнятое, грусть быстро уходит, о фоне в 400 МкР\ч все и думать забыли. Вскоре грузимся в автобус, впереди – главная цель нашего путешествия: город Припять, город, погибший в страшных муках, ему было всего 16 лет… Один из участников, мой сосед, подметил: «А ведь этот город стоит тут без людей уже дольше, чем с людьми». И правда… Он один уже больше 20 лет… Страшно подумать. Приехав в центр города, выходим из автобуса, делимся на группы и идем смотреть город… Если честно, я думал, что меня будут угнетать эти пустые глазницы окон, обезлюдившие улицы, думал, что мне будет страшно и тоскливо в мертвом городе.

Но нет! Город встретил нас с распростертыми объятиями, такая тишина окутала всех нас, на душе абсолютное умиротворение; у меня уже не поворачивался язык назвать его мертвым! Какой же он мертвый!? Вы взгляните только!!! Он живой!!! Только он уже 21 год живет один, живет по-другому, живет без людей…



Через 15 минут прогулки мы пришли к «колючке», ограждающей город.

«Какой же он маленький!!», - подумал я. Действительно, он как маленький мальчик… Мальчик шестнадцати лет отроду, полный надежд, любви, радости… Когда-то полный, а сейчас пустой… Он живет один, без надежд, без радости, греемый только далекой любовью бывших его жителей, раскиданных злым роком 1986 года по всему миру, которым Припять навсегда запомнился солнечным, чистым и счастливым городом их детства, полным любви и надежд.



К сожалению, из-за задержки в пути мы много не увидели, но я увидел достаточно, чтоб это оставило неизгладимое впечатление на всю жизнь. Хочу чуть-чуть похвастаться, что мне повезло оказаться в единственной группе, попавшей на крышу 16-этажки. Вид города с крыши производит сильнейшее впечатление, а на горизонте виднеется мрачный силуэт Укрытия. Даже здесь, на крыше, когда я стою и любуюсь невероятной красотищей этого города, этой природы, вдыхаю этот невероятно чистый воздух, оно зловещим голосом напоминает: «Помни, что здесь случилось… помни, сколько людей тут погибло… помни, сколько молодых судеб сломалось.. Помни, и никогда, слышишь, никогда не забывай!!!!» Мурашки бегут даже сейчас, когда пишу.



Особые эмоции вызывают граффити. Знаете, на форуме есть опрос, в котором хотят узнать наше мнение, что делать с этими рисунками: убрать, рисовать еще, и так далее. Я напишу свои собственные впечатления от этой живописи. По мне так, они уродуют город, все, кроме некоторых, про себя я называю их «тени». Это просто силуэты людей на стенах, в них нет агрессии, как в других граффити, нету злобы. Это тени людей, занятых обыденными, повседневными делами: на танцплощадке танцуют, тень маленького ребенка сидит на крылечке детского садика, еще где-то маленький мальчик везет машинку на веревочке. Больше всего трогает тень маленькой девочки с косичками и бантиками, которая тянется к кнопке лифта на 10-ом этаже, тянется, но не дотянется уже никогда.



Эти рисунки напоминают нам про то, что когда-то тут жили люди, такой же простой жизнью, как живем мы с вами, их надо оставить, они очень идут этому городу.





На обратном пути мы пересекли «западный след Чернобыля», дозиметры показывали 1500 МкР\ч и выше. Знаете, мне это показалось к месту, люди увидевшие город-призрак, побывавшие у «Саркофага» были полны впечатлений, они забыли о той катастрофе, которая тут произошла, о радиации. И я забыл. Дружный визг дозиметров и фон в 1500 напоследок напомнил нам, что Радиация здесь, никто ее не отменял, и показал, что остаться в этом чудесном городе она намерена надолго, и мы с этим ничего поделать не сможем…



В заключении хочется поблагодарить всех участников и организаторов за чудесную экскурсию, дружный коллектив и отсутствие каких-либо происшествий. Было очень здорово, и если меня кто-нибудь спросит, то я с чистой совестью отвечу: «Да, оно того стоило!» В это место надо возить людей, чтоб они не зазнавались – человечество далеко не всесильно; то, что оно может призывать к жизни такие могучие силы еще не означает, что оно сможет удержать их в узде, и Припять – наилучшее тому доказательство.



Когда я собирался ехать, я прямо горел этой идеей, мне очень хотелось, я болел ею, и искренне полагал, что съезжу, увижу своими глазами, и все пройдет. Я съездил. многое изменилось, я стал по-другому смотреть на Припять, на события 1986 года, пришло некое осознание масштаба катастрофы, мне стало резать ухо словосочетание «Чернобыльская АВАРИЯ», я предполагал, что такое со мной произойдет, и это произошло. Не произошло того, в чем я был уверен: сейчас я пишу эти строки, вспоминаю все, что увидел, почувствовал, и точно знаю, что я не переболел Припятью, я туда обязательно вернусь еще и еще. Этот город гостеприимно принял меня, и я этого не забуду…

До свидания, Припять, до свидания, но уж точно не прощай!


Автор: taipan
Полный текст публикации: http://forum.pripyat.com/showpost.ph...&postcount=203

[Mr.Alex]

Осенний лист, как будто на несколько секунд его наполнили собственной жизнью, беззаботно порхая опустился на порог. Порог, на который вот уже более двадцати лет не ступала нога человека, некогда построившая его. Лист колеблется в нерешительности, стоит ли нарушать покой дома, некогда наполненного радостью и печалью, детским смехом и тихими беседами по вечерам, одним словом жизнью. Легкий порыв ветра решает за него эту дилемму, и лист устремляется в полумрак приоткрытой двери, что бы на несколько секунд развеять гробовую неподвижность и тишину мертвого дома своей эфемерной жизнью. Дом рад любым гостям, потому что тяжело быть никому не нужным, покинутым, и этому нежданному гостю он теперь даст кров еще на долгое время, пока не умрет сам, защищая его от непогоды всем что у него осталось. Полуоткрытой дверью на одной петле, покосившейся крышей с ростками новой жизни, остатками стекол в окнах, через которые он своим затуманенным временем взглядом каждый день с печалью взирает на лес, некогда бывший центральной улицей Залесья. Некогда ухоженной и живой, с неугомонными стайками чумазой детворы и воркующими бабушками на завалинке, деловито прогуливающимися петухами и кряканьем уток, с песнями котов по весне и воем собак лунными ночами, новогодними гуляниями и веселыми свадьбами…
Теперь дому только и остается молчаливо делить свою печаль с такими же как он, брошенными на произвол судьбы домами, избушками и сараями, иногда переговариваясь между собой скрипами покосившихся дверей, шелестом истлевших занавесок, хлопаньем облезших ставен, завыванием ветра в полуразвалившихся трубах, некогда таких теплых и уютных русских печей. Каждый из них ещё надеется, что когда нибудь в них ещё вернётся жизнь, та жизнь, для которой они были созданы. Но это только надежда, тающая с каждой новой прогнившей половицей, рассыпавшимся кирпичем, проросшей сквозь крышу веткой раскидистого дерева, ставшего теперь частичкой новой жизни под названием лес.
Лес, скрывающий от мимолетного взгляда случайного путника последствия ошибки человека, ставший новым домом для новых жителей Чернобыльской зоны, принявший на себя первый удар вырвавшейся из под контроля стихии под название радиация, невидимого помошника и одновременно врага неразумного человечества, возомнившего себя царем природы. Он забирает себе все что оставил человек, поля, деревни, города. Теперь лес хозяин самого молодого города, города призрака, города памятника, имя которому Припять.
Некогда цветущий, красивый, молодой город роз как тогда, так и теперь меняет судьбы людей, но уже по другому. Раньше он был колыбелью новой индустрии, новой жизни, теперь же он стал учителем, учителем строгим и грустным, учителем молодым и одновременно умирающим. Учителем на собственном примере узнавшем, что такое человеческая глупость и самоуверенность. Приходите, смотрите, учитесь и, главное, помните. И мы приходим, кто ради развлечения, кто ради знаний, а кто ради того что бы почувствовать. Почувствовать что пережил этот город, почувствовать насколько хрупок этот мир, почувствовать как всемогущ и одновременно беспомощен человек. Почувствовать потому, что просто знать - этого мало. Этот учитель многому научит. Он расскажет как мало нужно чтобы те, кто будет после нас, слагали о человечестве легенды, как мы об Атлантиде. Расскажет что для этого достаточно одного неверного решения, одного слова, одного движения. И только от нас зависит как мы поймем этот урок. Но рассказывать он будет по своему.
Выставленными на показ внутренностями разрушенных зданий, заросшими до непроходимости аллеями, пушистым мхом на асфальте, потухшими фонарями и вывесками, застывшей в немом молчании техникой, мертвыми многоэтажками, заброшенным детским парком аттракционов, мертвым и по своему живым стадионом, грустным прищуром разбитых окон…
Он многое расскажет умеющим его слушать. Обрезанными и выкинутыми в окно ваннами и батареями, опустошенными квартирами и магазинами, выпотрошенными кабелями и двигателями лифтов многоэтажек расскажет как бывает корыстен и безответственен человек. Рисунками и граффити на стенах и окнах расскажет как бывает человек беспечен, но изредка в своей беспечности и талантлив. Редкими предупреждающими вывесками, обращениями и памятками расскажет что, пусть и небольшой группе людей, но его судьба не безразлична. А видом с одного из самых высоких домов расскажет о виновнике трагедии, унесшей жизни тысяч людей, о памятнике человеческой глупости под названием объект «Укрытие», или саркофаг. Прислушайтесь к этому учителю. Быть может именно его уроки и именно вас когда нибудь остановят от рокового поступка. Запомните его взгляд, с укоризной смотрящий на вас тысячами разбитых окон. Может это взгляд надежды? Надежды что его судьба будет небезразлична и вам, надежды что подобное никогда не повторится.
Город и сейчас ждет, и будет ждать новых учеников, пока это в его силах, готовый отдать им свои знания.
«Знания, всем, даром, и никто не уйдёт в неведении»

Огромное спасибо сайту Pripyat.com за организацию поездки, в частности Сергею Мирному и Александру Сироте, и за Ваше участие в судьбе Города.


Автор: LG2375
Полный текст публикации: http://forum.pripyat.com/showthread.php?t=2013&page=9

[Mr.Alex]

Смутная мысль о поездке в Чернобыльскую Зону появилась в моей голове года два-три назад, когда я впервые увидел фотографии Оттуда. Где-то за полгода до нынешнего дня мысль начала оформляться и становиться почти навязчивой. Немалую роль, наверное, сыграло и увеличение интереса к теме, вызванное выходом игры «S.T.A.L.K.E.R.», но не это окончательно повлияло на мое решение… Близкие начали считать меня зацикленным, почти все поголовно спрашивали меня, зачем мне оно надо, подозревая, что я поссорился с головой. Но никто уже не мог мне помешать выполнить желание. Я решил ехать в Припять.

Очень разные реакции наблюдались мной при упоминании цели моей поездки в разговоре со знакомыми. Одни морщили лоб, пытаясь вспомнить — где же они слышали это название; другие — вспоминая — спрашивали меня, за каким чертом меня несет туда; третьи — восклицали «Ни фига себе! Расскажешь потом, как там? Круто!»; и лишь несколько человек, не получив от меня вразумительного ответа на короткий вопрос «Зачем» — говорили «Что ж, если тебе Это надо — то удачи тебе…»

Отвечать на вопрос «зачем» было в самом деле трудно. Даже спроси я сам себя, зачем мне эта поездка, не смог бы ответить четко и вразумительно… Что-то внутри меня толкало, говорило «надо, Олег… тебе это надо…» — и я не знал, да и сейчас не знаю, как выразить это словами. Поэтому — одним, зная, что все равно не поймут, я отвечал «Интересно мне, как там», а другим — говорил часть правды — «Еду искать душевного равновесия…».

Как бы то ни было, считали ли люди вокруг меня свихнувшимся или нет — мысль о поездке все сильнее и сильнее обретала материальность. Сначала в планах стояли июнь или июль, затем, прочитав материалы об очередной поездке, я решил — чего ждать? Я еду в мае. Пусть синоптики обещают страшную жару, пусть украинские политики не гарантируют нормальной ситуации в стране, но — я еду.

До момента, когда я, собрав рюкзак, закрыл за собой дверь квартиры, были и споры с женой, которая хотела ехать со мной «лишь бы выехать хоть куда отдохнуть от бытовухи», были и друзья, удивившиеся «Уже собираешься??? Жаль, но у меня сейчас нет денег совсем, ну ты понимаешь? Может, потом вместе поедем?». Была мама, предлагавшая отдать мне деньги за билет, и даже больше, лишь бы я «прекратил валять дурака и не страдать ерундой»… Но меня, как тот разогнавшийся бронепоезд, было уже не остановить.




Итак, Киев. Свой путь туда я описывать не буду, ибо он — это просто достаточно короткое путешествие «из пункта А в пункт Б». Прибыл я в начале шестого утра, и у меня было больше полутора часов, чтобы осмотреться вокруг. Встретила меня украинская столица приветливо, зеленью своих улиц и почти полным отсутствием прохожих на утренних тротуарах. Был, конечно, неприятный момент, когда, проходя под сенью цветущей липы, я получил серьезный удар большой отломившейся веткой, больше похожей на дубину Соловья-Разбойника. Но — ни синяка, ни крови не было, и я принял это недружелюбие Киева на «ой, извини, обознался».




Ближе к семи утра наш похожий на синего пузатого жука автобус начал собирать около себя всех, кто изъявил желание ехать Туда, где произошло то, что, наверное, до сих пор в страшных снах приходит к бывшим припятчанам, работникам ЧАЭС и ликвидаторам; то, что многими считается «величайшей техногенной катастрофой всех времен»… Мы знакомимся, отмечаемся в списках, разговариваем, шутим, и кажется, что мы — просто очередные экскурсанты, собравшиеся посетить какой-нибудь музей культуры или усадьбу помещика времен царствования династии Романовых. Но нет. Мы в этот момент — не одни из ценителей прекрасного. Мы едем в гости к Печали.




Дорога в Зону отчуждения. Она запомнилась цветущими селами, жители которых спешили куда-то, не обращая внимания на два наших автобуса; короткими остановками «размять ноги и покурить», да и рынком в городе Иванкове, на котором, судя по табличке на местном магазинчике, можно до сих пор купить телеприставки «Сега» и даже «Денди». Через пару часов мы въезжаем в Чернобыльский район. Все. Через несколько сот метров мы въедем в Зону. Мы не увидим больше жителей, снующих по улицам — грустных и веселых, бегущих по делам или просто спокойно перемещающихся по улочкам по случаю выходного дня. Мы уже на пороге.



Буквально сразу после въезда в Чернобыльский район наши автобусы останавливаются на КПП «Дитятки». За КПП, за отходящим от него ограждением из колючей проволоки — Зона отчуждения. Здесь уже начинаешь понимать, что для простого человека посещение Зоны — не игра, а самое что ни на есть серьезное мероприятие. У нас забирают паспорта на проверку, сверяют фамилии с заранее составленным списком, суровым взглядом пробегают по нашим лицам — и — мы въезжаем туда, где каждый из нас по каким-то причинам захотел оставить след в своей памяти. Когда мы ждали разрешения, через КПП без особых проблем проехал ухоженный «Запорожец» с пожилой парой на борту. Оказалось — местные жители. Да, после аварии на ЧАЭС и последующей эвакуации населенных пунктов, в свои села вернулись несколько сотен жителей. Сейчас в селах Зоны проживают около 150 человек. Все они официально зарегистрированы как жители Иванковского района Украины, ибо Чернобыльской районной администрации уже нет и как управляющего органа быть не может…




Первое крупное село… Залесье. Название «говорящее» — за стеной деревьев дома увидеть с первого взгляда невозможно. Только через несколько секунд понимаешь, что за ветками проглядываются окна, крыши, заборчики… Первые же шаги в направлении домов дают понять, что Природе легко — нет, даже ОЧЕНЬ легко вернуть себе то, что человек пытается завоевать у нее для своего проживания. Деревья, кусты, трава — все настолько плотно заполняет все пространство между брошенными домами, насколько это только возможно. Тропинок уже практически нет. Только некоторые из них, на которых сотни ног в течение нескольких десятков лет не оставили растениям шанса на скорый рост, еще сопротивляются наступлению флоры. В деревянных хатах целы почти все стекла, это дает какое-то подсознательное чувство, что люди ушли совсем ненадолго, вот-вот вернутся… Но — заходим в первый попавшийся дом, и все надежды капитулируют перед страшной реальностью. Выцветшие обои, практически полностью отсутствующая мебель, горы книжек (что интересно — большинство по физике) на полу, проламывающиеся прямо под ногами в некоторых местах половицы — все это ясно показывает, что никто и никогда сюда уже не вернется. Только такие посетители, как мы, будут еще несколько лет тревожить замершее в стенах этих домов время, да и то, видимо, до того момента, пока кто-нибудь не сломает себе что-нибудь, провалившись сквозь гнилые доски пола — и тогда при посещениях Зоны входить в брошенные дома запретят категорически.




Едем дальше. Через каких-нибудь пять минут въезжаем в Чернобыль. От того, что станция называется Чернобыльской, у многих людей складывается впечатление, что Чернобыль и был самым пострадавшим от катастрофы городом. На самом деле это не так — Чернобыль был всего лишь районным центром, и находится, если мне не изменяет моя старая подруга-память, в 18 км от АЭС. А самым пострадавшим стал город Припять, который был построен в 1970 году, и в котором на момент взрыва четвертого энергоблока проживало 50 тысяч человек. Тем не менее, в Чернобыле и сейчас живут люди. Это около 4 тысяч человек — персонал, так или иначе связанный с Зоной. Персонал же атомной станции живет в новом, отстроенном вместо Припяти городе Славутич, откуда и ездит на вахты в специально для этой цели выделенной электричке.




В Чернобыле, в агенстве «ЧернобыльИнтерИнформ», нам рассказывают об истории создания Зоны, о различных трудностях, с которыми связана работа там. Мы видим редчайшие фотографии — фото четвертого блока, сделанное с вертолета; фотографии последнего из существовавших кладбища техники, участвовавшей в ликвидации последствий аварии; карты заражения территории Украины различными радиоактивными изотопами; карту первых вариантов десяти- и тридцатикилометровых Зон, которые, ввиду отсутствия какого-либо мониторинга, просто отчертили циркулем… Заместитель руководителя международного отдела агенства Юрий Татарчук может рассказывать, кажется целый день, но останавливает свой рассказ и предлагает продолжить поездку.




В помещении бывшего автовокзале Чернобыля, в магазине, закупаемся провиантом (не радиоактивным — проверено!). Кстати, о радиации. В Чернобыле фон небольшой, мой дозиметр показывал не более 20 микрорентген в час (это абсолютно в пределах нормы). Город многократно дезактивировали, насколько я понимаю, и вероятность поймать серьезную дозу там сведена к минимуму. Даже на стоянке с образцами техники, участвовавшей в ликвидации, на бывшем стадионе города, дозиметр не показывал больше 30 мкр/ч, хоть там и стояли знаки, предупреждающие о радиоактивности.

«Остров погибших кораблей»… Так между собой называют последнюю стоянку кораблей, на которых подвозили материалы для ликвидации; на некоторых из них первое время жили ликвидаторы… Сейчас эти ржавые полузатопленные баржи производят мрачное, гнетущее впечатление, которое никак не вяжется с ярким солнечным днем, с зеленой и цветущей растительностью вокруг…




Пожарная часть города Чернобыля. Отсюда, одними из первых, выезжали расчеты для тушения пожара на четвертом энергоблоке. Тушили — и гибли через некоторое время, от тяжелейшей лучевой болезни… В их честь, силами их же товарищей-пожарных был поставлен памятник — и, до сих пор даже не внесенный в реестр памятников Украины, он поддерживается и находится в идеальном состоянии.

Контрольный пункт «Лелев». Граница десятикиломитровой Зоны. Требования безопасности становятся намного строже. Слушаться во всем сопровождающих, не сходить без крайней необходимости с асфальта, не принимать пищу на открытом воздухе — это минимум, который мы должны выполнять. Иначе можно навлечь на всю группу наказание в виде досрочного отъезда домой.

Село Копачи — еще одно село с «говорящим» названием. Когда люди пытались найти способы дезактивировать территории, несколько сел и деревень были просто-напросто засыпаны грунтом. Идею особым успехом не увенчалась, и дальнейшие эксперименты в этом направлении прекратили, но теперь о селе Копачи напоминают только указатели на въезде и выезде, да несколько холмиков с установленными знаками «Осторожно, радиоактивность».




Подъезжаем к Станции. Сперва видна третья очередь, пятый и шестой энергоблоки, которые так и не были достроены. С полдюжины подъемных кранов, которые через несколько лет будут грозиться обрушиться; бетонные коробки, в которые почти не было установлено оборудование, а то, что было установлено — давно разворовано любителями брать то, что плохо лежит… Через дорогу от третьей очереди — ХОЯТ-2, хранилище отработанного ядерного топлива, которое по разным причинам никак не могут запустить в эксплуатацию. Выйдя из автобуса, понимаю, что разговоры о запретах покидать асфальт не лишни. Если на дороге, которую постоянно моют, дозиметр показывает всего лишь двух-трехкратное превышение нормы, то первый же замер на обочине дает сразу — минимум десятикратную разницу с обычным фоном. Уже нехило…

[Mr.Alex]

Подъезжаем к основной территории АЭС. К первой и второй очереди, энергоблоки с первого по печально известный четвертый. Организаторы сразу предупреждают — фотографировать по левую сторону от дороги запрещено. Как минимум потому, что на станции собираются сооружать объект «Укрытие-2», и все подготовительные работы нельзя снимать.




Итак — смотровая площадка четвертого энергоблока. Вопреки устоявшемуся в широких массах мнению, радиационный фон на площадке не зашкаливает за поддающиеся осмыслению пределы — от 300 до 700 микрорентген в час. Не так уж и страшно, принимая во внимание близость реактора. Конечно же, еще ближе к Саркофагу фон выше, но за забор нас, конечно же, никто не пустит, поэтому мы хором и поодиночке фотографируемся на фоне станции и возле памятника ликвидаторам, установленного в честь двадцатилетия с момента сооружения объекта «Укрытие». Вид саркофага вызывает у меня двойственные впечатления. С одной стороны, он вызывает какое-то подобие страха — чувства, вскормленного многочисленными публикациями в прессе на тему радиации и ее опасности и т.д., а с другой стороны — я вполне спокойно разглядываю все это технократическое великолепие с чувством легкой зависти к самому себе — немногие, да что уж там — никто, в общем-то, из моих знакомых, не был так близко от места, которое знают ВСЕ. Глупо, наверное, гордиться тем, что был здесь, но — я, в общем-то, доволен собой. Это не развлечение — поехать в Зону, и большинство людей не понимает, повторюсь, моего желания, считая его какой-то глупой бравадой, что ли… Нет, это не бравада. Для меня, для души моей, важнее поехать сюда и ПОНЯТЬ что-то новое, осознать масштабы Горя, скажем так, с места событий, чем в очередной раз ехать беспечно прожигать жизнь в какой-нибудь Таиланд…




И — последний и самый главный пункт нашего путешествия. Припять. Город, о котором я прочитал много всего, фотографиями из которого я засматривался последние несколько месяцев, и который оказался совершенно не таким, каким я ожидал его увидеть. Давно ожидаемая встреча прошла как-то буднично, что ли… Я не чувствовал того внутреннего ощущения из разряда «вот оно!», я просто приехал и теперь стоял на бывшей центральной площади бывшего города-мечты. Да, это был действительно город-мечта по советским меркам. Молодой, стремительно развивающийся, за 16 лет своего существования из маленького поселка энергетиков-ядерщиков он стал серьезным, современным городом, приехать работать в который считалось за честь! Если в остальном Союзе люди стояли в очередях на жилье чуть ли не десятилетиями, то здесь квартиру можно было получить уже через полтора года работы на Станции. Современнейшие дома, отличные детские сады, школы, которых, как мне помнится, в Припяти постоянно не хватало — настолько много было в Городе детей, что обычных «а-б-в» классов не хватало, и добрая треть алфавита уходила в некоторые года для разделения учащихся на классы. Сколько сил и души было вложено людьми в Город? В нем было все для счастливой жизни — развитая служба быта, магазины, кинотеатр, дворец культуры, кафе, ресторан… Ухоженные, все в цветах улицы… Я не видел всего этого великолепия, только выцветшие фотографии — но я помню, сколько радости было в моем детстве, в далеко не самом образцовом городке — и эта радость, многократно умноженная, проецируется мной на Припять, делая ее в моем сознании почти идеальным городом. И этот город, который был любим своими жителями и любивший их, был оставлен. Оставлен «на три дня». Оставлен НАВСЕГДА. Никогда уже на этих улицах не будет звучать звонкий детский смех; никогда уже в кинотеатре не погаснет свет, для того, чтобы яркий луч кинопроектора высветил на экране белый прямоугольник; никогда шум бокалов в кафе «Припять» на набережной не обозначит появления новой счастливой и молодой семьи… Да много таких «никогда». Много. И все они означают только одно. НИКОГДА люди больше не будут жить в этом городе. В ближайшие несколько десятков тысяч лет. Именно столько будут распадаться радиоактивные элементы, щедрой дланью рассыпанные по Городу. И будет Город стоять одиноко с пустой надеждой, что вернутся люди и наполнят собой его, скрасят его Грусть. Будет стоять, пока не начнут от старости, от необратимого влияния времени рушиться его здания, погребая под своими останками воспоминания — «призраки прошлого»… И через каких-то лет сто, скорее всего, уже не сразу можно будет разглядеть среди кустов, деревьев и травы фундамент гостиницы «Полесье» или любого другого дома… И уж тем более не будет уже в живых никого из тех, для кого слово «Припять» — не просто семь букв и шесть звуков. А значит, и грустить по потерянному Городу будет уже некому. Но до тех пор Он будет грустить о себе, о своих жителях, да и обо всех нас, кто сейчас идет в его тишине и думает каждый о своем…

Мы идем по улицам Города, разделившись на три группы. Мы вдыхаем запах цветущей акации, который не могут забить никакие другие запахи. Их, других запахов, просто нет. Конечно, в зданиях основной запах — «вековой» пыли и запустения, но снаружи — нет запахов от промышленности и автомобилей. Есть только дурманящий запах цветущей Природы. Природы, которой никто не мешает расти так, как ей вздумается.

Фон в Городе везде разный. Есть даже открытые места, в которых меньше 20 микрорентген (в домах иногда доходило до 5!), а есть места, особенно — покрытые мхом, в которых табло прибора показывало и больше одного миллирентгена. Но на фон через какое-то время перестаешь обращать внимание, и прекращаешь бросать взгляд на прибор каждые пять минут. Тебя перестают волновать какие-то свои проблемы, вроде жары или желания попить воды… Ты целиком погружаешься в одну, но большую проблему. Проблему Города. Ты ходишь по дворам, видишь дома, заросшие иногда до самой крыши дикорастущим виноградом; подъезды, в которые трудно войти, не отодвинув ветки раскидистого куста; разбитые мародерами окна, через которые выкидывались вещи… Не хочу описывать все — фотографии скажут больше, хотя и они — не идеал в передаче эмоций… Нужно все это видеть и чувствовать самому. Как чувствовал я, как наверняка чувствовали те, кто был рядом со мной. Не все, конечно — были там люди, которые, видимо, узнали о Припяти из игры «Сталкер», и решили посмотреть — насколько похожими сделали локации разработчики. Проходя по гостинице, они говорили что-то вроде «О, я здесь был! Вот этот коридор очень похож, а вот комнаты ни к черту». Мне не понять их. Да, мне очень понравилась вышеупомянутая игра, но для меня она существует совершенно отдельно от реальной Зоны — они для меня не переплетаются.




И одно место поразило меня больше других. Поразило в самое сердце. Я стоял, чувствуя тяжесть в груди, и слезы стояли у меня в глазах. Я видел детский сад. Вряд ли я один такой, скорее всего — это нормальный рефлекс для любого адекватного человека — защищать детей. Да, строгий отец может шлепнуть по заду своего расшалившегося сына, но — случись что — он горой встанет за малыша, сделает все, чтобы тот не страдал! Проходя по группам детсада с раскиданными игрушками, книжками, и все это вперемешку с бесполезными тогда детскими противогазами — я ясно представил своих детей в такой обстановке, которая была в дни после аварии. Может, потому, что оба моих сына как раз ходят в детский садик, и мне это близко, но я отчетливо понял — каково это детям — когда сегодня они радостно играют в свои любимые игрушки, а завтра их берут под мышку и увозят неизвестно куда, где они никогда больше не увидят своих друзей, своих воспитателей, и те стены, в которых им предстояло вырасти и стать уже школьниками… Для ребенка все это — огромный шок, и я представляю себе, как рыдали дети, которых отрывали от их привычного детства… В сотый раз глядя на фотографию брошенного плюшевого мишки, я очень отчетливо вижу, как какой-нибудь четырехлетний малыш обнимает его, и, не умея толком говорить, делится с ним своими простыми еще переживаниями и берет его с собой в кроватку, чтобы было кому защищать его детские сны… Я вижу это так же ясно, как видел моего младшего сына, обнимающего во сне свою игрушечную кошку; как видел старшего сына, который, будучи четырехлетним, жаловался плюшевому медведю в половину его ростом, на несправедливых родителей, и, поняв, что за ним наблюдают, крепко прижимал к себе своего «собеседника» и насуплено отворачивался к стенке. В любых перипетиях дети страдают больше всего, ведь они — беззащитны, и не могут сами принимать какие-либо самостоятельные решения. Именно поэтому, наверное, тот детский садик оставил у меня на сердце неизгладимые шрамы…

Возвращаясь обратно в Киев, мы снова шутили и разговаривали, но не было это уже настолько беспечным, как перед поездкой. Я думаю, многие открыли в себе что-то новое, что нельзя получить в обыденной жизни. Так и я, придя к какому-то, пусть шаткому, но равновесию в мыслях, проникся болью Города, Который Оставили Люди, и смог все-таки прикоснуться краешком души к его вселенской грусти…

Напоследок хочется добавить — не стоит, по-моему, ехать Туда просто потому, что «это круто», «я буду не как все», «я видел это в Сталкере и теперь хочу посмотреть, как там на самом деле» и прочим прозаическим и банальным причинам. Ехать туда надо, как мне кажется, чтобы УВИДЕТЬ, а не просто «посмотреть».

Большое спасибо организаторам поездки, особенно главному редактору сайта www.pripyat.com Александру Сироте и его помощнице Дарине Пустовой, а также заместителю руководителя международного отдела агенства «ЧернобыльИнтерИнформ» Юрию Татарчуку. На всякий случай приношу свои извинения, если случайно исказил какие-либо факты о Городе и Зоне. К сожалению, всего не запомнишь с первого раза… Да и недостаток писательского таланта не дает мне идеально выразить свои мысли, так что не могу похвастаться красивым и ровным слогом.

И — жди меня, Припять, снова! Я еще загляну к тебе в гости…

Автор: halo, 31.05.2007
Полный текст публикации: http://eginform.ru/article/a-25.html

[Mr.Alex]

Я долго пытался сфомулировать зачем мне нужна эта поездка, туристом меня не назовёшь, да и называть туризмом поездку в Зону как то язык не поворачивается... Скажу сразу я не ликвидатор и в семье у меня ликвидаторов не было, в далёком 86 ом мне было 4 года, но страшное и не совсем понятное тогда слово "Чернобыль" я почему то запомнил на всю жизнь. По большому счёту меня никогда сильно не трогала и не интересовала эта тема, не интересовала ровно до тех пор пока я не увидел фото и видеоматериалы "от туда" имено наткнувшись в интернете на ресурсы посвященные Зоне я решил непременно попасть туда чего бы мне это не стоило. Для чего? Наверное просто для того что бы ощутить это чувство, Увидеть самый "живой" на планете Земля город Припять, который все почему то упорно называют мертвым, пройтись по заросшим мхом и кустарниками, улицам когда то самого молодого города СССР, города который построили люди, и как бы не мешая ему жить дальше, покинули его, города в котором до сих пор апрель 86 ого, города -памятника человеческой беспечности и человеческой же стойкости и выдержке.... А еще почему то мне кажется что это памятник детям, которые жили в нём, детям навсегда покинувшим не только Припять, но и всю территорию 30 ки, тем самым детям тени которых графитчики из Западной Европы так жутко изобразили на стенах Припятских многоэтажек....
Радиофобией я не страдал никогда, и слово радиация во мне не вызывает никаких признаков страха, может это конечно и неправильно , но это так. Два года от поездки в Зону меня удерживало только то что родные и близкие не разделяют моего энтузиазма и моя поездка породила бы огромное колличество скандалов и всяческих попыток отговорить меня "по - хорошему" И вот наконец я решился, оплатил тур, купил билеты и осталось только ждать когда я пересеку черту города который живет своей СОБСТВЕННОЙ жизнью, территорию ЖИВОЙ зоны, со своей особенной загадочной и не понятной простому смертному душой, перешагну границу Зоны, вдохну Её воздух, пройду по ее дорогам, по тем дорогам по которым 86 ом ходили солдаты - срочники, получая при этом огромное колличество невидимых и смертельных рентген, Дай Бог здоровья живым и покоя ушедшим. До моей мечты оставалось всего 65 часов, целых 65 часов....
Через 14 с половиной часов поезд Москва -Киев, время два часа ночи и хотя все вещи уже собраны, спать не тянет совершенно, надеюсь отоспаться в поезде, но что то говорит мне о том что врядли мне это удастся... Снова просматриваю фото и видео из Зоны, волнения нет, желания увидеть это не такое большое как было ранее, но резко выросло желание именно почувствовать, прикоснуться... вдохнуть. И если многие страдают радиофобией, то то что происходит со мной сейчас можно назвать радиомания. Из всех близких мне людей поездку одобрили только любимая и друзья, родные или не знают или в ужасе. До часу ночи звонили желали счастливого пути те кто не сможет попрощаться лично, в общем провожают как на войну, многие завидуют... С собой беру только комплект камуфляжа, радиационный накопитель, фотоаппарат, обязательно блокнот и диктофон, оружие в Зоне запрещено, так что пистолет остается дома, а так получился "набор военного журналиста" Теперь уже не возникает вопроса "зачем мне это надо" его сменил вопрос "как без этого".Через сутки сбудется то чего я ждал последние два года, хотя душой я там с того дня когда увидел первое фото из Зоны... Надо спать, так быстрее пролетит время и я пересеку ту самую черту за которой начинается Зона - особый организм, со своей душой, разумом... Осталось около 30 часов... 30 часов предвкушения и ожидания, 30 часов вопросов и поисков ответов на них, 30 часов на то что бы запомнить самого себя т.к уверен что Зона меня изменит...
Ну вот я и вернулся, начну наверное с того что группа подобралась очень приятнаяи спокойная, особо радовало то что в состав группы были включены жители Припяти, язык не поворачивается назвать их "бывшие жители" Не буду рассказывать про предварительный инструктаж и дорогу до Зоны, начну с того как мы пересекли границу этого, без преувеличения, уникального места - Зоны.
9-43 - Первая остановка на маршруте, это ещё не Зона в географическом понятии этого слова, но уже начинает чувствоваться Её особый дух. Один из сопровождающих, Сергей Мирный, показывает нам то место где после аварии распологалась 25ая бригада РХБЗ, одним из взводов которой он командывал при ликвидации, огромное впечаление производит природа, хотя тут люди и есть, но уже не в том колличестве что на "большой земле" единственое что обозначило наличие человека, так это найденный и сфотографированный одним из участников, Ильёй, патрон от охотничьего ружья.
Садимся в автобус, едим дальше и тут выясняется что по странному стечению обстоятельств, наш водитель Виктор, в 86 ом эвакуировал жителей Припяти. Видно как внимательно всматриваются в кадры кинохроники тех лет Припятчане, как будто пытаясь найти знакомые лица... Грустно, мне кажется что полностью понять их смогут только такие же как они, в один момент потерявшие все к чему так привыкли, но даже мне, которого авария не задела лично, становится не по себе, порой хочется сказать: " простите, Мужики что это произошло не с нами" . После недолгой проверки документов на КПП "Дитятки" Мы наконец оказываемся в Зоне, первая остановка в Зоне село с говорящим названием Залесье. Ещё с дороги видно остатки забора, фрагменты хоз. построек, подходя ближе приятно удивился от того что почти все дома, с виду в очень приличном состоянии, стекла на окнах целые и создается такое впечатление что постучи сейчас в любое из них и к тебе выйдет аккуратная старушка в белом платочке.... И ведь таких сел на карте Зоны огромное колличество, а ещё больше таких вот старушек, стариков, детей жизнь которых полностью перевернулась после аварии, и мне не важно какие у нее были причины, в этом должны разбираться специалисты, а мне просто хватает того что я вижу последствия, пусть только маленькую их часть, но поверьте что и этого хватает.
Едим дальше. Город Чернобыль, 4000 вахтовиков и не одного постоянного жителя, в душе ощущение де-жавю, я вернулся в СССР, аккуратненькие дома с занавесками на окнах,ни каких знаков "Радиационная опасность" и только ничтожно малое колличество людей на улицах напоминает о том что ты находишься в Зоне. После небольшой лекции в ЧИИ, взяв сопровождающего, едем дальше, точнее все ближе и ближе к моей основной цели, городу Припять...
Непосредственно ЧАЭС и объект укрытие по чему то не произвели лично на меня ожидаемого впечатления, удивило только то что саркофаг оказался менее внушительным и грозным чем казался мне до поездки и даже не верится что вот из за "этого" столько людей лишились крова, здоровья, жизни, не верится что из за этого куска бетона, пусть он хоть трижды высокотехнологичный внутри, сейчас остались пустые сёла и вся трицадка как бы вышла из состава планеты Земля.
И вот, наконец мы въезжаем в Припять - город который лишь на фото и видео кадрах кажется мёртвым и пустым.... Не знаю как описать его словами, он просто прекрасен. Я осознаю что мои слова могут кого то ранить по этому тысячу раз прошу прощения у Припятчан и всех пострадавших от аварии, но глядя на то, во что люди превратили Город, да и вообще всю территорию тридцатки, возникает желание вместо знаков "Радиационная опасность" ставить знаки "Свободно от человека" Я не думаю что есть смысл описывать сам город и тем более свои эмоции, все это сказанно до меня и расказать обо всем более ярко мне врядли удастся так что напишу лишь свои выводы, ещё раз простите меня если кто то с этим не согласен.
Что такое Припять лично для меня? Припять - это символ того что любое необдуманное действие имеет свои, порой страшные и трагические, последствия, это напоминание всем людям о том что что бы вы не делали, никогда нельзя оставлять за собой выжженые "Города" И это касается всего в жизни каждого из нас. Люди, что бы вы не делали, всегда думайте о том что в душе другого выши действия могут оставить похожую "Припять"с разбитыми глазницами окон.... И ещё, мне кажется, сюда надо в обязательном порядке возить тех кто наивно полагает что человек - царь природы и может тогда нам удастся избежать подобных трагедий, но к сожалению, благодаря мародёрам, в том числе и узаконеным, очень скоро такой возможности может и не быть. Простите меня пожалуйста все те, чьи чувства я мог задеть, так же извините за некую корявость написания.
Огромное спасибо Сергею Мирному и Александру Сироте за все что они рассказали и показали, мне кажется каждый из нас, тех кто был там, увез в своей душе маленькую часть этого прекрасного места. До свиданья, Припять!!! Я сделаю все что б к тебе вернуться!!!!

Автор: Sheriff
Полный текст публикации: http://forum.pripyat.com/showthread.php?t=2013&page=8

[Региночка]

"Я не знаю, о чем рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и
то же... О чем?
... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки,
даже если в магазин шли... Я говорила ему: "Я тебя люблю". Но я еще не
знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи, на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи слышу какой-то шум. Выглянула в окно. Он увидел меня: "Закрой форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду".
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Все
небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть от того, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом вспоминал, как по смоле. Сбивали пламя. Сбрасывали горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный пожар...
Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы с ним собирались ехать
к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы...
Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет... И во сне... Это я его зову...
Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала, но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни машины "Скорой помощи" заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом
в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
"Пропусти меня!" - "Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо". Держу ее: "Только посмотреть". "Ладно, - говорит, - тогда бежим. На
пятнадцать-двадцать минут". Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз почти нет... "Надо молока. Много молока! - сказала мне знакомая. - Чтобы они выпили хотя бы по три литра". - "Но он не пьет молоко". - "Сейчас будет пить". Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через какое-то время заболеют... Умрут... Но никто тогда этого не знал...
В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый
день... Мы узнали, что под развалинами остался второй - Валера Ходемчук. Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все - первые...
Спрашиваю: "Васенька, что делать?" - "Уезжай отсюда! Уезжай! У тебя
будет ребенок". А я - беременная. Но как я его оставлю? Просит: "Уезжай! Спасай ребенка!" - "Сначала я должна принести тебе молоко, а потом решим". Прибегает моя подруга Таня Кибенок... Ее муж в этой же палате... С ней ее отец, он на машине. Мы садимся и едем в ближайшую деревню за молоком. Где-то три километра за городом... Покупаем много трехлитровых банок с молоком... Шесть - чтобы хватило на всех... Но от молока их страшно рвало...
Все время теряли сознание, им ставили капельницы. Врачи почему-то твердили, что они отравились газами, никто не говорил о радиации. А город заполнился военной техникой, перекрыли все дороги... Перестали ходить электрички, поезда... Мыли улицы каким-то белым порошком... Я волновалась, как же мне завтра добраться в деревню, чтобы купить ему парного молока? Никто не говорил о радиации... Только военные ходили в респираторах... Горожане несли хлеб из магазинов, открытые кульки с булочками... Пирожные лежали на лотках...
Вечером в больницу не пропустили... Море людей вокруг... Я стояла
напротив его окна, он подошел и что-то мне кричал. Так отчаянно! В толпе кто-то расслышал: их увозят ночью в Москву. Жены сбились все в одну кучу. Решили: поедем с ними. Пустите нас к нашим мужьям! Не имеете права! Бились, царапались. Солдаты, уже стояли солдаты, нас отталкивали. Тогда вышел врач и подтвердил, что они полетят на самолете в Москву, но нам нужно принести им одежду, - та, в которой они были на станции, сгорела. Автобусы уже не ходили, и мы бегом через весь город. Прибежали с сумками, а самолет уже улетел... Нас специально обманули... Чтобы мы не кричали, не плакали...
Ночь... По одну сторону улицы автобусы, сотни автобусов (уже готовили
город к эвакуации), а по другую сторону - сотни пожарных машин. Пригнали отовсюду. Вся улица в белой пене... Мы по ней идем... Ругаемся и плачем... По радио объявили, что, возможно, город эвакуируют на три-пять дней, возьмите с собой теплые вещи и спортивные костюмы, будете жить в лесах. В палатках. Люди даже обрадовались: на природу! Встретим там Первое мая.
Необычно. Готовили в дорогу шашлыки... Брали с собой гитары, магнитофоны...
Плакали только те, чьи мужья пострадали.
Не помню дороги... Будто очнулась, когда увидела его мать: "Мама, Вася
в Москве! Увезли специальным самолетом!" Но мы досадили огород (а через неделю деревню эвакуируют!) Кто знал? Кто тогда это знал?..
К вечеру у меня открылась рвота. Я - на шестом месяце беременности. Мне так плохо... Ночью сню, что он меня зовет, пока он был жив, звал меня во сне: "Люся! Люсенька!" А когда умер, ни разу не позвал. Ни разу... (Плачет.)
Встаю я утром с мыслью, что поеду в Москву. Сама... "Куда ты такая?" - плачет мать. Собрали в дорогу и отца. Он снял со сберкнижки деньги, которые у них были. Все деньги.
Дороги не помню... Дорога опять выпала из памяти... В Москве у первого
милиционера спросили, в какой больнице лежат чернобыльские пожарники, и он нам сказал, я даже удивилась, потому что нас пугали: государственная тайна, совершенно секретно.
Шестая больница - на "Щукинской"... В эту больницу, специальная радиологическая больница, без пропусков не пускали. Я дала деньги вахтеру, и тогда она говорит: "Иди". Кого-то опять просила, молила... И вот сижу в кабинете у заведующей радиологическим отделением - Ангелины Васильевны Гуськовой. Тогда я еще не знала, как ее
зовут, ничего не запоминала... Я знала только, что должна увидеть его...
Она сразу меня спросила: - У вас есть дети?
Как я признаюсь?! И уже понимаю, что надо скрыть мою беременность. Не пустит к нему! Хорошо, что я худенькая, ничего по мне незаметно.
- Есть. - Отвечаю.
- Сколько?
Думаю: "Надо сказать, что двое. Если один - все равно не пустит".
- Мальчик и девочка.
- Раз двое, то рожать, видно, больше не придется. Теперь слушай:
центральная нервная система поражена полностью, костный мозг поражен полностью...
"Ну, ладно, - думаю, - станет немножко нервным".
- Еще слушай: если заплачешь - я тебя сразу отправлю. Обниматься и
целоваться нельзя. Близко не подходить. Даю полчаса.
Но я знала, что уже отсюда не уйду. Если уйду, то с ним. Поклялась
себе! Захожу... Они сидят на кровати, играют в карты и смеются.
- Вася! - кричат ему.
Поворачивается:
- О, братцы, я пропал! И здесь нашла!
Смешной такой, пижама на нем сорок восьмого размера, а у него -
пятьдесят второй. Короткие рукава, короткие штанишки. Но опухоль с лица уже сошла... Им вливали какой-то раствор...
- А чего это ты вдруг пропал? - Спрашиваю.
И он хочет меня обнять.
- Сиди-сиди, - не пускает его ко мне врач. - Нечего тут обниматься.
Как-то мы это в шутку превратили. И тут уже все сбежались, и из других
палат тоже. Все наши. Из Припяти. Их же двадцать восемь человек самолетом привезли. Что там? Что там у нас в городе. Я отвечаю, что началась эвакуация, весь город увозят на три или пять дней. Ребята молчат, а было там две женщины, одна из них, на проходной в день аварии дежурила, и она заплакала:
- Боже мой! Там мои дети. Что с ними?
Мне хотелось побыть с ним вдвоем, ну, пусть бы одну минуточку. Ребята
это почувствовали, и каждый придумал какую-то причину, и они вышли в
коридор. Тогда я обняла его и поцеловала. Он отодвинулся:
- Не садись рядом. Возьми стульчик.
- Да, глупости все это, - махнула я рукой. - А ты видел, где произошел
взрыв? Что там? Вы ведь первые туда попали...
- Скорее всего, это вредительство. Кто-то специально устроил. Все наши ребята такого мнения.
Тогда так говорили. Думали.
На следующий день, когда я пришла, они уже лежали по одному, каждый в отдельной палате. Им категорически запрещалось выходить в коридор. Общаться друг с другом. Перестукивались через стенку... Точка-тире, точка-тире...
Врачи объяснили это тем, что каждый организм по-разному реагирует на дозы облучения, и то, что выдержит один, другому не под силу. Там, где они лежали, зашкаливали даже стены. Слева, справа и этаж под ними... Там всех выселили, ни одного больного... Под ними и над ними никого...
Три дня я жила у своих московских знакомых. Они мне говорили: бери
кастрюлю, бери миску, бери все, что надо... Я варила бульон из индюшки, на шесть человек. Шесть наших ребят... Пожарников... Из одной смены... Они все дежурили в ту ночь: Ващук, Кибенок, Титенок, Правик, Тищура. В магазине купила им всем зубную пасту, щетки, мыло. Ничего этого в больнице не было. Маленькие полотенца купила... Я удивляюсь теперь своим знакомым, они, конечно, боялись, не могли не бояться, уже ходили всякие слухи, но все равно сами мне предлагали: бери все, что надо. Бери! Как он? Как они все? Они будут жить? Жить... (Молчит).
Встретила тогда много хороших людей, я не всех запомнила... Мир сузился до одной точки... Укоротился... Он... Только он... Помню пожилую санитарку, которая меня учила: "Есть болезни, которые не
излечиваются. Надо сидеть и гладить руки".
Рано утром еду на базар, оттуда к своим знакомым, варю бульон. Все
протереть, покрошить... Кто-то просил: "Привези яблочко". С шестью
полулитровыми баночками... Всегда на шестерых! В больницу... Сижу до вечера. А вечером - опять в другой конец города. Насколько бы меня так хватило? Но через три дня предложили, что можно жить в гостинице для медработников, на территории самой больницы. Боже, какое счастье!!
- Но там нет кухни. Как я буду им готовить?
- Вам уже не надо готовить. Их желудки перестают воспринимать еду.
Он стал меняться - каждый день я встречала другого человека... Ожоги
выходили наверх... Во рту, на языке, щеках - сначала появились маленькие язвочки, потом они разрослись... Пластами отходила слизистая... Пленочками белыми... Цвет лица... Цвет тела... Синий... Красный... Серо-бурый... А оно такое все мое, такое любимое! Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить... Спасало то, что все это происходило мгновенно; некогда было думать, некогда было плакать.
Я любила его! Я еще не знала, как я его любила! Мы только поженились...
Идем по улице. Схватит меня на руки и закружится. И целует, целует. Люди идут мимо, и все улыбаются...
Клиника острой лучевой болезни - четырнадцать дней... За четырнадцать
дней человек умирает... В гостинице в первый же день дозиметристы меня замеряли. Одежда, сумка, кошелек, туфли, - все "горело". И все это тут же у меня забрали. Даже нижнее белье. Не тронули только деньги. Взамен выдали больничный халат пятьдесят шестого размера, а тапочки сорок третьего. Одежду, сказали, может, привезем,
а, может, и нет, навряд ли она поддастся "чистке". В таком виде я и
появилась перед ним. Испугался: "Батюшки, что с тобой?" А я все-таки
ухитрялась варить бульон. Ставила кипятильник в стеклянную банку... Туда бросала кусочки курицы... Маленькие-маленькие... Потом кто-то отдал мне свою кастрюльку, кажется, уборщица или дежурная гостиницы. Кто-то - досочку, на которой я резала свежую петрушку. В больничном халате сама я не могла добраться до базара, кто-то мне эту зелень приносил. Но все бесполезно, он не мог даже пить... Проглотить сырое яйцо... А мне хотелось достать что-нибудь вкусненькое! Будто это могло помочь. Добежала до почты: "Девочки, - прошу, - мне надо срочно позвонить моим родителям в Ивано-Франковск. У меня здесь умирает муж". Почему-то они сразу догадались, откуда я и кто мой муж, моментально соединили. Мой отец, сестра и брат в тот же день вылетели
ко мне в Москву. Они привезли мои вещи. Деньги. Девятого мая... Он всегда мне говорил: "Ты не представляешь, какая красивая Москва! Особенно на День Победы, когда салют. Я хочу, чтобы ты увидела". Сижу возле него в палате, открыл глаза: - Сейчас день или вечер?
- Девять вечера.
- Открывай окно! Начинается салют!
Я открыла окно. Восьмой этаж, весь город перед нами! Букет огня
взметнулся в небо.
- Вот это да!
- Я обещал тебе, что покажу Москву. Я обещал, что по праздникам буду
всю жизнь дарить цветы...
Оглянулась - достает из-под подушки три гвоздики. Дал медсестре деньги - и она купила.
Подбежала и целую:
- Мой единственный! Любовь моя!
Разворчался:
- Что тебе приказывают врачи? Нельзя меня обнимать! Нельзя целовать!
Мне не разрешали его обнимать... Но я... Я поднимала и сажала его...
Перестилала постель... Ставила градусник... Приносила и уносила судно... Всю ночь сторожила рядом...
Хорошо, что не в палате, а в коридоре... У меня закружилась голова, я
ухватилась за подоконник... Мимо шел врач, он взял меня за руку. И
неожиданно:
- Вы беременная?
- Нет-нет! - Я так испугалась, чтобы нас кто-нибудь не услышал.
- Не обманывайте, - вздохнул он.
Я так растерялась, что не успела его ни о чем попросить.
Назавтра меня вызывают к заведующей:
- Почему вы меня обманули? - спросила она.
- Не было выхода. Скажи я правду - отправили бы домой. Святая ложь!
- Что вы наделали!!
- Но я с ним...

[Региночка]

Всю жизнь буду благодарна Ангелине Васильевне Гуськовой. Всю жизнь!
Другие жены тоже приезжали, но их уже не пустили. Были со мной их
мамы... Мама Володи Правика все время просила Бога: "Возьми лучше меня".
Американский профессор, доктор Гейл... Это он делал операцию по
пересадке костного мозга... Утешал меня: надежда есть, маленькая, но есть.
Такой могучий организм, такой сильный парень! Вызвали всех его
родственников. Две сестры приехали из Беларуси, брат из Ленинграда, там служил. Младшая Наташа, ей было четырнадцать лет, очень плакала и боялась. Но ее костный мозг подошел лучше всех... (Замолкает.) Я уже могу об этом рассказывать... Раньше не могла... Я десять лет молчала... Десять лет.
(Замолкает.)
Когда он узнал, что костный мозг берут у его младшей сестрички, наотрез отказался: "Я лучше умру. Не трогайте ее, она маленькая". Старшей сестре Люде было двадцать восемь лет, она сама медсестра, понимала, на что идет. "Только бы он жил", - говорила она. Я видела операцию. Они лежали рядышком на столах... Там большое окно в операционном зале. Операция длилась два часа... Когда кончили, хуже было Люде, чем ему, у нее на груди восемнадцать проколов, тяжело выходила из-под наркоза. И сейчас болеет, на инвалидности... Была красивая, сильная девушка. Замуж не вышла... А я тогда
металась из одной палаты в другую, от него - к ней. Он лежал уже не в
обычной палате, а в специальной барокамере, за прозрачной пленкой, куда заходить не разрешалось. Там такие специальные приспособления есть, чтобы, не заходя под пленку, вводить уколы, ставить катэтор... Но все на липучках, на замочках, и я научилась ими пользоваться... Отсовывать... И пробираться к нему... Возле его кровати стоял маленький стульчик... Ему стало так плохо, что я уже не могла отойти, ни на минуту. Звал меня постоянно: "Люся, где ты? Люсенька!" Звал и звал... Другие барокамеры, где лежали наши ребята, обслуживали солдаты, потому что штатные санитары отказались, требовали
защитной одежды. Солдаты выносили судно. Протирали полы, меняли постельное белье... Все делали... Откуда там появились солдаты? Не спрашивала... Только он... Он... А каждый день слышу: умер, умер... Умер Тищура. Умер Титенок.
Умер... Как молотком по темечку...
Стул двадцать пять - тридцать раз в сутки... С кровью и слизью... Кожа
начала трескаться на руках, ногах... Все покрылось волдырями... Когда он ворочал головой, на подушке оставались клочья волос... Я пыталась шутить:
"Даже удобно. Не надо носить расческу". Скоро их всех постригли. Его я
стригла сама. Я все хотела ему делать сама. Если бы я могла выдержать
физически, то я все двадцать четыре часа не ушла бы от него. Мне каждую минутку было жалко... Минутку и то жалко... (Долго молчит.) Приехал мой брат и испугался: "Я тебя туда не пущу!" А отец говорит ему: "Такую разве не пустишь? Да она в окно влезет! По пожарной лестнице!"
Отлучилась... Возвращаюсь - на столике у него апельсин... Большой, не
желтый, а розовый. Улыбается: "Меня угостили. Возьми себе". А медсестра через пленочку машет, что нельзя этот апельсин есть. Раз возле него уже какое-то время полежал, его не то, что есть, к нему прикасаться страшно.
"Ну, съешь, - просит. - Ты же любишь апельсины". Я беру апельсин в руки. А он в это время закрывает глаза и засыпает. Ему все время давали уколы, чтобы он спал. Наркотики. Медсестра смотрит на меня в ужасе... А я? Я готова сделать все, чтобы он только не думал о смерти... И о том, что болезнь его ужасная, что я его боюсь... Обрывок какого-то разговора... У меня в памяти... Кто-то увещевает: "Вы должны не забывать: перед вами уже не муж, не любимый человек, а радиоактивный объект с высокой плотностью заражения.
Вы же не самоубийца. Возьмите себя в руки". А я как умалишенная: "Я его люблю! Я его люблю!" Он спал, я шептала: "Я тебя люблю!" Шла по больничному двору: "Я тебя люблю!" Несла судно: "Я тебя люблю!" Вспоминала, как мы с ним раньше жили... В нашем общежитии... Он засыпал ночью только тогда, когда возьмет меня за руку. У него была такая привычка: во сне держать меня за руку... Всю ночь...
А в больнице я возьму его за руку и не отпускаю... Ночь. Тишина. Мы одни. Посмотрел на меня внимательно-внимательно и вдруг говорит:
- Так хочу увидеть нашего ребенка. Какой он?
- А как мы его назовем?
- Ну, это ты уже сама придумаешь...
- Почему я сама, если нас двое?
- Тогда, если родится мальчик, пусть будет Вася, а если девочка -
Наташка.
- Как это Вася? У меня уже есть один Вася. Ты! Мне другого не надо.
Я еще не знала, как я его любила! Он... Только он... Как слепая! Даже
не чувствовала толчков под сердцем... Хотя была уже на шестом месяце... Я думала, что он внутри меня мой маленький, и он защищен...
О том, что ночую у него в барокамере, никто из врачей не знал. Не
догадывался... Пускали меня медсестры. Первое время тоже уговаривали: "Ты - молодая. Что ты надумала? Это уже не человек, а реактор. Сгорите вместе". Я, как собачка, бегала за ними... Стояла часами под дверью. Просила-умоляла... И тогда они: "Черт с тобой! Ты - ненормальная". Утром перед восьмью часами, когда начинался врачебный обход, показывают через пленку: "Беги!". На час сбегаю в гостиницу. А с девяти утра до девяти вечера у меня пропуск. Ноги у
меня до колен посинели, распухли, настолько я уставала...
Пока я с ним... Этого не делали... Но, когда уходила, его фотографировали... Одежды никакой. Голый. Одна легкая простыночка поверх. Я каждый день меняла эту простыночку, а к вечеру она вся в крови. Поднимаю его, и у меня на руках остаются кусочки его кожи, прилипают. Прошу:
"Миленький! Помоги мне! Обопрись на руку, на локоть, сколько можешь, чтобы я
тебе постель разгладила, не покинула наверху шва.
Любой шовчик - это уже рана на нем. Я срезала себе ногти до крови, чтобы где-то его не зацепить. Никто из медсестер не мог подойти, прикоснуться, если что-нибудь нужно, зовут меня. И они фотографировали... Говорили, для науки. А я бы их всех вытолкнула оттуда! Кричала бы! Била! Как они могут! Все мое... Все любимое... Если бы я могла их туда не пустить! Если бы...
Выйду из палаты в коридор... И иду на стенку, на диван, потому что я их
не вижу. Говорю дежурной медсестре: "Он умирает". - Она мне отвечает: "А что ты хочешь? Он получил тысяча шестьсот рентген, а смертельная доза четыреста. Ты сидишь возле реактора". Все мое... Все любимое.
Когда они все умерли, в больнице сделали ремонт... Стены скоблили,
взорвали паркет и вынесли... Столярку.
Дальше... Последнее... Помню вспышками... Обрыв...
Ночь сижу возле него на стульчике... В восемь утра: "Васенька, я пойду.
Я немножко отдохну". Откроет и закроет глаза - отпустил. Только дойду до гостиницы, до своей комнаты, лягу на пол, на кровати лежать не могла, так все болело, как уже стучит санитарка: "Иди! Беги к нему! Зовет беспощадно!" А в то утро Таня Кибенок так меня просила, молила: "Поедем со мной на кладбище. Я без тебя не смогу". В то утро хоронили Витю Кибенка и Володю Правика... С Витей они были друзья... Мы дружили семьями... За день до взрыва вместе сфотографировались у нас в общежитии. Такие они наши мужья там красивые! Веселые! Последний день нашей той жизни... Такие мы счастливые!
Вернулась с кладбища, быстренько звоню на пост медсестре: "Как он там?"
- "Пятнадцать минут назад умер". Как? Я всю ночь у него. Только на три часа отлучилась! Стала у окна и кричала: "Почему? За что?" Смотрела на небо и кричала... На всю гостиницу... Ко мне боялись подойти... Опомнилась: напоследок его увижу! Увижу! Скатилась с лестницы... Он лежал еще в барокамере, не увезли... Последние слова его: "Люся! Люсенька!" - "Только отошла. Сейчас прибежит", - успокоила медсестра. Вздохнул и затих...
Уже я от него не оторвалась... Шла с ним до гроба... Хотя запомнила не
сам гроб, а большой полиэтиленовый пакет... Этот пакет... В морге спросили:
"Хотите, мы покажем вам, во что его оденем". Хочу! Одели в парадную форму, фуражку наверх на грудь положили. Обуть не обули, не подобрали обувь, потому что ноги распухли... Парадную форму тоже разрезали, натянуть не могли, целого тела уже не было... Все - рана... В больнице последние два дня... Подниму его руку, а кость шатается, болтается кость, тело от нее отошло... Кусочки легкого, кусочки печени шли через рот... Захлебывался своими внутренностями... Обкручу руку бинтом и засуну ему в рот, все это из него выгребаю... Это нельзя рассказать! Это нельзя написать! И даже пережить...
Это все такое родное... Такое любимое... Ни один размер обуви невозможно было натянуть... Положили в гроб босого...
На моих глазах... В парадной форме его засунули в целлофановый мешок и завязали... И этот мешок уже положили в деревянный гроб... А гроб еще одним мешком обвязали... Целлофан прозрачный, но толстый, как клеенка... И уже все это поместили в цинковый гроб... Втиснули... Одна фуражка наверху осталась...
Съехались все... Его родители, мои родители... Купили в Москве черные
платки... Нас принимала чрезвычайная комиссия. И всем говорила одно и то же, что отдать вам тела ваших мужей, ваших сыновей мы не можем, они очень радиоактивные и будут похоронены на московском кладбище особым способом. В запаянных цинковых гробах, под бетонными плитками. И вы должны этот документ подписать... Если кто-то возмущался, хотел увезти гроб на родину, его убеждали, что они, мол, герои и теперь семье уже не принадлежат. Они уже государственные люди... Принадлежат государству.
Сели в катафалк... Родственники и какие-то военные люди. Полковник с
рацией... По рации передают: "Ждите наших приказаний! Ждите!" Два или три часа колесили по Москве, по кольцевой дороге. Опять в Москву возвращаемся...
По рации: "На кладбище въезд не разрешаем. Кладбище атакуют иностранные корреспонденты. Еще подождите". Родители молчат... Платок у мамы черный... Я чувствую, что теряю сознание. Со мной истерика: "Почему моего мужа надо прятать? Он - кто? Убийца? Преступник? Уголовник? Кого мы хороним?" Мама: "Тихо, тихо, дочечка". Гладит меня по голове... Полковник передает:
"Разрешите следовать на кладбище. С женой истерика". На кладбище нас
окружили солдаты... Шли под конвоем... И гроб несли... Никого не пустили...
Одни мы были... Засыпали моментально. "Быстро! Быстро!" - командовал офицер.

[Региночка]

Даже не дали гроб обнять... И - сразу в автобусы... Все крадком...
Мгновенно купили и принесли обратные билеты... На следующий день. Все время с нами был какой-то человек в штатском, с военной выправкой, не дал даже выйти из гостиницы и купить еду в дорогу. Не дай Бог, чтобы мы с кем-нибудь заговорили, особенно я. Как будто я тогда могла говорить, я уже даже плакать не могла. Дежурная, когда мы уходили, пересчитала все полотенца, все простыни... Тут же их складывала в полиэтиленовый мешок. Наверное, сожгли... За гостиницу мы сами заплатили... За четырнадцать суток...
Клиника лучевой болезни - четырнадцать суток... За четырнадцать суток
человек умирает...
Дома я уснула. Зашла в дом и повалилась на кровать. Я спала трое
суток... Приехала "Скорая помощь". "Нет, - сказал врач, - она не умерла. Она проснется. Это такой страшный сон".
Мне было двадцать три года...
Я помню сон... Приходит ко мне моя умершая бабушка, в той одежде, в
которой мы ее похоронили. И наряжает елку. "Бабушка, почему у нас елка? Ведь сейчас лето?" - "Так надо. Скоро твой Васенька ко мне придет". А он вырос среди леса. Я помню сон. - Вася приходит в белом и зовет Наташу. Нашу девочку, которую я еще не родила. Уже она большая. Подросла. Он подбрасывает ее под потолок, и они смеются... А я смотрю на них и думаю, что счастье - это так просто. Я сню... Мы бродим с ним по воде. Долго-долго идем...
Просил, наверное, чтобы я не плакала... Давал знак. Оттуда... Сверху...
(Затихает надолго.)
Через два месяца я приехала в Москву. С вокзала - на кладбище. К нему!
И там на кладбище у меня начались схватки... Только я с ним заговорила...
Вызвали "Скорую"... Рожала я у той же Ангелины Васильевны Гуськовой. Она меня еще тогда предупредила: "Рожать приезжай к нам". На две недели раньше срока родила...
Мне показали... Девочка... "Наташенька, - позвала я. - Папа назвал тебя
Наташенькой". На вид здоровый ребенок. Ручки, ножки... А у нее был цирроз печени... В печени - двадцать восемь рентген... Врожденный порок сердца...
Через четыре часа сказали, что девочка умерла... И опять, что мы ее вам не отдадим! Как это не отдадите?! Это я ее вам не отдам! Вы хотите ее забрать для науки, а я ненавижу вашу науку! Ненавижу! Она забрала у меня сначала его, а теперь еще хочет... Не отдам! Я похороню ее сама. Рядом с ним...
(Молчит.)
Все не те слова вам говорю... Не такие... Нельзя мне кричать после
инсульта. И плакать нельзя. Потому и слова не такие... Но скажу... Еще никто не знает... Когда я не отдала им мою девочку... Нашу девочку... Тогда они принесли мне деревянную коробочку: "Она - там". Я посмотрела... Ее запеленали... Она в пеленочках... И тогда я заплакала: "Положите ее у его ног. Скажите, что это наша Наташенька".
Там, на могилке не написано: Наташа Игнатенко... Там только его имя...
Она же была без имени, без ничего... Только душа... Душу я там и
похоронила...
Я прихожу к ним всегда с двумя букетами: один - ему, второй - на уголок
кладу ей. Ползаю у могилы на коленках... Всегда на коленках... (Бессвязно).
Я ее убила... Я... Она... Спасла... Моя девочка меня спасла, она приняла
весь радиоудар на себя, стала как бы приемником этого удара. Такая
маленькая. Крохотулечка. (Задыхаясь) Она спасла... Но я любила их двоих...
Разве... Разве можно убить любовью? Такой любовью!!... Почему это рядом? Любовь и смерть... Вместе... Кто мне объяснит? Ползаю у могилы на коленках... (Надолго затихает).
...В Киеве мне дали квартиру. В большом доме, где теперь живут все, кто
с атомной станции. Квартира большая, двухкомнатная, о какой мы с Васей мечтали. А я сходила в ней с ума! В каждом углу, куда ни гляну - везде он...
Начала ремонт, лишь бы не сидеть, лишь бы забыться. И так два года... Сню сон... Мы идем с ним, а он идет босиком... "Почему ты всегда необутый?" -
"Да потому, что у меня ничего нет". Пошла в церковь... Батюшка меня научил:
"Надо купить тапочки большого размера и положить кому-нибудь в гроб.
Написать записку - что это ему". Я так и сделала... Приехала в Москву и
сразу - в церковь. В Москве я к нему ближе... Он там лежит, на Митинском кладбище... Рассказываю служителю, что так и так, мне надо тапочки передать.
Спрашивает: "А ведомо тебе, как это делать надо?" Еще раз объяснил...
Как раз внесли отпевать дедушку старого. Я подхожу к гробу, поднимаю накидочку и кладу туда тапочки. "А записку ты написала?" - "Да, написала, но не указала, на каком кладбище он лежит". - "Там они все в одном мире. Найдут его".
У меня никакого желания к жизни не было. Ночью стою у окна, смотрю на небо: "Васенька, что мне делать? Я не хочу без тебя жить". Днем иду мимо детского садика, стану и стою... Глядела бы и глядела на детей... Я сходила с ума! И стала ночью просить: "Васенька, я рожу ребенка. Я уже боюсь быть одна. Не выдержу дальше. Васенька!!" А в другой раз так попрошу: "Васенька, мне не надо мужчины. Лучше тебя для меня нет. Я хочу ребеночка".
Мне было двадцать пять лет...
Я нашла мужчину... Я все ему открыла. Всю правду - что у меня одна
любовь, на всю жизнь... Я все ему открыла... Мы встречались, но я никогда его в дом к себе не звала, в дом не могла... Там - Вася...
Работала я кондитером... Леплю торт, а слезы катятся... Я не плачу, а
слезы катятся... Единственное, о чем девочек просила: "Не жалейте меня. Будете жалеть, я уйду". Я хотела быть, как все...
Принесли мне Васин орден... Красного цвета... Я смотреть на него долго
не могла... Слезы катятся...
...Родила мальчика. Андрей... Андрейка... Подруги останавливали: "Тебе
нельзя рожать", и врачи пугали: "Ваш организм не выдержит". Потом... Потом они сказали, что он будет без ручки... Без правой ручки... Аппарат показывал... "Ну, и что? - думала я. - Научу писать его левой ручкой". А родился нормальный... красивый мальчик... Учится уже в школе, учится на одни пятерки. Теперь у меня есть кто-то, кем я дышу и живу. Свет в моей жизни. Он прекрасно все понимает: "Мамочка, если я уеду к бабушке, на два дня, ты дышать сможешь?" Не смогу! Боюсь на день с ним разлучиться. Мы шли по улице... И я, чувствую, падаю... Тогда меня разбил первый инсульт... Там, на улице... "Мамочка, тебе водички дать". - "Нет, ты стой возле меня. Никуда не уходи". И хватанула его за руку. Дальше не помню... Открыла глаза в больнице... Но так его хватанула, что врачи еле разжали мои пальцы. У него рука долго была синяя. Теперь выходим из дома: "Мамочка, только не хватай
меня за руку. Я никуда от тебя не уйду". Он тоже болеет: две недели в школе, две дома с врачом. Вот так и живем. Боимся друг за друга. А в каждом углу Вася. Его фотографии... Ночью с ним говорю и говорю... Бывает, меня во сне попросит: "Покажи нашего ребеночка". Мы с Андрейкой приходим... А он приводит за руку дочку... Всегда с дочкой... Играет только с ней... Так я и живу... Живу одновременно в реальном и нереальном мире. Не знаю, где мне лучше... (Встает. Подходит к окну). Нас тут много. Целая улица, ее так и называют - чернобыльская. Всю свою жизнь эти люди на станции проработали. Многие до сих пор ездят туда на вахту, теперь станцию обслуживают вахтовым методом. Никто там не живет. У них тяжелые заболевания, инвалидности, но работу свою не бросают, боятся даже подумать о том, что реактор остановят. Где и кому они сегодня нужны в другом месте? Часто умирают. Умирают мгновенно. Они умирают на ходу - шел и упал, уснул и не проснулся. Нес медсестре цветы и остановилось сердце. Они умирают, но их
никто по-настоящему не расспросил. О том, что мы пережили... Что видели... О смерти люди не хотят слушать. О страшном...
Но я вам рассказывала о любви... Как я любила..."

Автор:Людмила Игнатенко, жена погибшего пожарника Василия Игнатенко